117 дней Михаила Кутузова

В апреле 1986 года Михаил Кутузов работал на приборостроительном заводе имени Тараса Григорьевича Шевченко – это завод оборонного профиля в Харькове. Жил вместе со своей семьей тоже в Харькове.

- В тот день я был на работе. Нам ничего о случившемся не говорили, - вспоминает Михаил Борисович 26 апреля 1986 года, когда случилась Чернобыльская катастрофа. - В свое время все было засекречено, обнародовано было гораздо позже и благодаря шведам, когда фон возле их атомной станции повысился. Они думали, что у них что-то не в порядке – счетчики сработали. Стали разбираться. Тогда уже американский спутник засек источник радиации и дал эту информацию на Европу. А у нас пословицу придумали – Отсель грозить мы будем шведу, здесь будет город заражен. Если бы не шведы, мы бы ничего не узнали. Горбачев еще три месяца не признавался — мне никто ничего не докладывал, говорил.
О том, что 26 апреля случилась крупнейшая техногенная катастрофа XX века Михаил Кутузов узнал летом 1986 года.
- Послали меня от завода на косьбу. Тогда отправляли на отработку инженеров – рабочие работали, а инженеры отрабатывали свой диплом, - вспоминает Михаил. - Ехали автобусом, а навстречу мне ребята в камуфлированной одежде. Лица у всех красные, глаза – красные. Видно по ним было, что что-то не то. А потом уже стали об этом говорить. Через три месяца сказали, что авария случилась. Потом уже мы, по настоянию Харьковской организации ликвидаторов, переименовали ее в катастрофу. 
Ребятами в камуфлированной одежде были ликвидаторы последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции. 
Сотрудников приборостроительного завода на ликвидацию последствий катастрофы начали отправлять в 1986 году. Отправляли и в 1987 году. В 1988 году Михаилу Борисовичу позвонили из отдела кадров предприятия. 
- Военкомат затребовал личное дело, якобы, посмотреть, - говорит мужчина. - Я приехал, мне суть дела рассказали. Я не возражал. Все равно кто-то должен был. Я в то время был начальником бюро, замначальника отдела. Если бы я не поехал, это ударило бы по моему авторитету. Даже не раздумывал. Семья? Плакали, конечно. Мать - особенно. Она похоронила дочку. Так получилось. Онкология. Потом меня забрали. Нас двое у нее было. 
В зону ликвидации катастрофы Михаил Кутузов попал в сентябре 1988 года, тогда ему было 37 лет. У мужчины были жена и дочка. В зоне Михаил Борисович пробыл 117 дней - по 4 января 1989 года.
- Понимал, куда я еду. Все люди грамотные. Два года с момента аварии прошло, можно было разобраться, - говорит Михаил Борисович. - Детальные фотографии с места начали появляться уже после перестройки и в последние годы. А тогда мало о ней знали. Знали, что был взрыв. Когда туда приехали, очевидцы (местные, рыбаки, работники) рассказывали, что сначала подумали будто упал самолет. Там рядом был теплый канал, они сидели, сомов ловили. Когда все рвануло, они думали, что случилась авиакатастрофа. Грохот был страшный.

Могильники в Буряковке

«Жил в селе Ораное, за 30-километровой зоной. Каждый день ездили в Припять на работу. В поле разбили палаточный лагерь. Рядом было кирпичное строение, в котором располагался штаб, офицерский корпус. Я жил в нем. А ребята жили в армейских палатках на несколько человек. Зимой их круглосуточно топили. Укрывались двумя одеялами. 
Мы работали в спецкомплексе “Юпитер”, который отвечал за дезактивацию зараженных объектов в Припяти. Чернобыль находится в 26 километрах, а Припять - в полутора километрах от станции, практически рядом с ней. Там были жилые здания, комплексы обслуживания - было удобно расположить штаб ликвидации. Задача наша была в том, чтобы дезактивировать помещения, чтобы в них можно было проживать, находиться людям по долгу службы - ликвидаторам, специалистам и так далее. Мы мыли помещения раствором, вывозили зараженный мусор.
Вывозили на могильники в селе Буряковка. Буряк по-украински - свекла. Там были организованы специальные землехранилища - глубоко вырытые котлованы. Длинные, протяженностью в 100-200 метров. Выложенные бетонными плитами, чтобы не осыпались. Туда свозилась техника, мусор. По акту я сдавал то, что было в контейнерах. Я не знал, что в них находилось.
Дозы облучения ребята получали больше, потому что они работали непосредственно с землей, инструментами и прочим. А я, как офицер, должен был следить за этим. Писал наряды, закрывал наряды. И радиационные наряды закрывал - ездил к кардиологу на станцию. 
Снимали земляной грунт - слой в 10 сантиметров, укладывали в контейнеры. Вывозили. Потом проверяли на радиацию. Сначала чисто, потом опять фон. Ветром наносит пыль, радиацию. На следующий день все по новой. Бесполезная работа. Все зараженное». 

Припять

«Первое впечатление, когда меня привезли в зону. Поставил ребят на пост. Они начали работать - работу свою уже знали. Пошел по городу. Впечатление - город пустой. Каждый шаг твой слышен. В сапогах идешь, они стучат, в окнах отзывается. Ощущение, что тебе кто-то в затылок смотрит, за тобой наблюдает. Очень неприятное ощущение… Мертвый город. Вы идете возле подъезда - подъезды заросшие травой. Это уже 1988 год был - людей уже не было. 
Хотя у меня военная специальность - дорожно-комендантская служба, комендантской службой занималась милиция. Я был строителем.
Утро раннее. Бабье лето. Все уютное, все домашнее. Ветерок теплый. Не остывший асфальт - ночь очень теплая, это же Украина. Но ощущение, что чужой город, недобрый, нехороший.
На площади смотришь - колесо обозрения, кафе, парикмахерская. Там все так удобно было. Припять - город удобный. На одной площади расположен и мебельный магазин, и автотехника, и хозяйственные товары, и дом бытового обслуживания, и кинотеатр, и аттракционы - машинки электрические. Ходишь, а людей нету…
Гнетущее впечатление.
Заходишь в детский садик. Игрушки-зайчики, чьи-то колготочки висят… И внутри что-то сжимается. Что-то произошло нехорошее. Где дети? Кто детей забрал? Все, кто в детский сад заходил, потом подавленные были. Несколько часов отойти не могли, так все это неприятно было.
А садики какие! А природа какая! В какое окно не посмотри, везде листики, везде березы, лужайки лесные. Садик в лесу - просто теремок. А школа?  Из школы переход прямо в бассейн. Дети там на физкультуре могут плавать, с мокрыми головами по переходу зимой на физику, на математику. Где такие условия еще есть?
А бассейн “Лазурный” назывался. Красивый. И сауна, и малый бассейн, и большой бассейн. Красота, кафель, все сияет. 
Но людей нет.
На домах следы автоматной очереди, плитка отбита. Пугали мародеров, стреляли по домам. Дураки, тащили все подряд. Говорили, ругали, наказывали, на гауптвахту отсылали - бесполезно. Все равно, ковры прут, ковры с ворсом, с пылью. Он же “светится”!
Птицы поют, звери ходят, сомы плавают огромные. Грибы растут и хорошие. Брать нельзя. Ходишь, смотришь. Хочется в лесу побывать, на природе. Надеваешь старые потертые списанные сапоги, идешь в лес, хотя нам и не разрешали. Хоть видит око да зуб неймет». 

Возвращение

- 4 января я уже дома был, - говорит Михаил Кутузов. - На Новый Год меня домой не отпустили. Потому что служить пришлось с донецкими шахтерами. Когда прокладывали тоннель под землей, нужны были специалисты, всех подряд шахтеров брали. Ребята получали подъемные, любили выпить. Меня, как непьющего, поставили дежурить. сказали - отдежуришь Новый год и на Старый Новый год будешь дома. 
Не удивительно, что многие употребляли алкоголь, среди ликвидаторов в то время ходила «легенда», что алкоголь мешает радиации попадать в организм.
- Утречком возьмут, по 50 грамм и поехали! ам во что хочешь поверишь. Там я и возненавидел спиртное. Один раз в году  могу себе позволить помянуть ребят. А так спиртное не пью - ни на Новый год, ни на день Рождения. А там, да верили! Говорили, что когда спирт находится в организме, то пыль, которую ты заглатываешь, в спиртовой среде не усваивается. А основная пыль была даже не от работ по дезактивации земли, самое активное заражение шло от тентов машин. Тенты брезентовые. С дороги пыль поднимается, оседает на тентах. Следили за тем, чтобы надевали маски.
Через три-четыре месяца после возвращения у Михаила Борисовича начались проблемы со здоровьем.
- Сначала головные боли. Сухость в горле, давление. До тех пор у меня даже карточки медицинской не было. Когда искать начали, я говорю - ее у меня нет. Никто не верил, - говорит мужчина. - Пыли надышался - фарингит пошел. 
С тех пор Кутузов прошел лечение в 26 различных стационарах.
- Я пошел к врачам. Они плечами пожали, предложили на обследование в центр уехать. Там давление измеряли, в стационар предложили лечь. Лег. А что отказываться? Это меня и выручило, что рано начал лечиться. Другие ребята - да ерунда, да ничего страшного, шапками забросаем. Со многими пришлось попрощаться… Кто сразу взялся лечиться, у того был шанс. 

Летящая птица

В 1996 году Михаил Кутузов вместе с семьей перебрался в Серов.
- Жена моя родилась в Серове, мама ее здесь живет, - говорит Михаил Борисович. - Снимали квартиру. Работали хорошо. Я плитку клал. Купили двухкомнатную квартиру. Потом сменяли на трехкомнатную, деньги были, зарабатывал. Все вот этими самыми руками заработано.
Фотографий из чернобыльской командировки у Михаила Борисовича не осталось. 
- Фотографировать нам нельзя было. Иностранцы приедут - щелкают. Нас, видно, больше боялись, чем иностранцев, - вспоминает мужчина. - Сосна там одна была, единственная уцелевшая. как летящая птица. А вокруг желтый лес, его выпилили. Эта сосна каким-то чудом сохранилась У нее и фотографировались. Символ Чернобыля - выжившая сосна. Это - символ мужественности, стойкости. Летящая птица, так ее называли.